Неточные совпадения
Он был широкоплечий, большеголовый, черные волосы зачесаны
на затылок и
лежат плотно, как склеенные, обнажая высокий лоб, густые брови и круглые, точно виши», темные глаза в глубоких глазницах. Кожа
на костлявом лице его сероватая,
на левой щеке бархатная родника, величиной с двадцатикопеечную монету, хрящеватый
нос загнут вниз крючком, а губы толстые и яркие.
Он вошел не сразу. Варвара успела лечь в постель,
лежала она вверх лицом, щеки ее опали,
нос заострился; за несколько минут до этой она была согнутая, жалкая и маленькая, а теперь неестественно вытянулась, плоская, и лицо у нее пугающе строго. Самгин сел
на стул у кровати и, гладя ее руку от плеча к локтю, зашептал слова, которые казались ему чужими...
Как там отец его, дед, дети, внучата и гости сидели или
лежали в ленивом покое, зная, что есть в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и спать положат, а при смерти закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с дивана, видел, что движется что-то живое и проворное в его пользу и что не взойдет завтра солнце, застелют небо вихри, понесется бурный ветр из концов в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него
на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со стены, и он не узнает, как это сделается, не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под
нос, не с ленью, не с грубостью, не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми руками и с голыми локтями.
Перед ней
лежали на бумажках кучки овса, ржи. Марфенька царапала иглой клочок кружева, нашитого
на бумажке, так пристально, что сжала губы и около
носа и лба у ней набежали морщинки. Веры, по обыкновению, не было.
Вверху
лежала дичь и овощи (
на крышке беседки),
на носу говядина, там же тлел огонь и дымилась кастрюля.
Но холодно; я прятал руки в рукава или за пазуху, по карманам,
носы у нас посинели. Мы осмотрели, подойдя вплоть к берегу, прекрасную бухту, которая
лежит налево, как только входишь с моря
на первый рейд. Я прежде не видал ее, когда мы входили: тогда я занят был рассматриванием ближних берегов, батарей и холмов.
К нам подъехала недавно лодка: в ней были два гребца, а
на носу небрежно
лежал хорошо одетый мальчик лет тринадцати.
Лодки эти превосходны в морском отношении:
на них одна длинная мачта с длинным парусом. Борты лодки, при боковом ветре, идут наравне с линией воды, и
нос зарывается в волнах, но лодка держится, как утка; китаец
лежит и беззаботно смотрит вокруг.
На этих больших лодках рыбаки выходят в море, делая значительные переходы. От Шанхая они ходят в Ниппо, с товарами и пассажирами, а это составляет, кажется, сто сорок морских миль, то есть около двухсот пятидесяти верст.
Два его товарища,
лежа в своей лодке, нисколько не смущались тем, что она черпала, во время шквала, и кормой, и
носом; один лениво выливал воду ковшом, а другой еще ленивее смотрел
на это.
На неровных камнях покатой у тротуара мостовой
лежал головой ниже ног широкий немолодой арестант с рыжей бородой, красным лицом и приплюснутым
носом, в сером халате и таких же штанах.
Не отъехал он и 100 шагов, как ему встретилась сопутствуемая опять конвойным с ружьем ломовая телега,
на которой
лежал другой, очевидно уже умерший арестант. Арестант
лежал на спине
на телеге, и бритая голова его с черной бородкой, покрытая блинообразной шапкой, съехавшей
на лицо до
носа, тряслась и билась при каждом толчке телеги. Ломовой извозчик в толстых сапогах правил лошадью, идя рядом. Сзади шел городовой. Нехлюдов тронул за плечо своего извозчика.
В задней комнате дома, сырой и темной,
на убогой кровати, покрытой конскою попоной, с лохматой буркой вместо подушки,
лежал Чертопханов, уже не бледный, а изжелта-зеленый, как бывают мертвецы, со ввалившимися глазами под глянцевитыми веками, с заостренным, но все еще красноватым
носом над взъерошенными усами.
На берегу
лежали 2 опрокинутые вверх дном лодки: одна большого размера, с каким-то странным
носом вроде ковша, другая — легонькая, с заостренными концами спереди и сзади.
Возле коровы
лежал гуляка парубок с покрасневшим, как снегирь,
носом; подале храпела, сидя, перекупка, с кремнями, синькою, дробью и бубликами; под телегою
лежал цыган;
на возу с рыбой — чумак;
на самой дороге раскинул ноги бородач москаль с поясами и рукавицами… ну, всякого сброду, как водится по ярмаркам.
Михей Зотыч
лежал у себя в горнице
на старой деревянной кровати, покрытой войлоком. Он сильно похудел, изменился, а главное — точно весь выцвел. В лице не было ни кровинки. Даже
нос заострился, и глаза казались больше.
— А между тем обидно, Тарас Семеныч. Поставьте себя
на мое место. Ведь еврей такой же человек. Среди евреев есть и дураки и хорошие люди. Одним словом, предрассудок. А что верно, так это то, что мы люди рабочие и из ничего создаем капиталы. Опять-таки: никто не мешает работать другим. А если вы не хотите брать богатства, которое
лежит вот тут, под
носом… Упорно не хотите. И средства есть и энергия, а только не хотите.
Учитель был желтый, лысый, у него постоянно текла кровь из
носа, он являлся в класс, заткнув ноздри ватой, садился за стол, гнусаво спрашивал уроки и вдруг, замолчав
на полуслове, вытаскивал вату из ноздрей, разглядывал ее, качая головою. Лицо у него было плоское, медное, окисшее, в морщинах
лежала какая-то прозелень, особенно уродовали это лицо совершенно лишние
на нем оловянные глаза, так неприятно прилипавшие к моему лицу, что всегда хотелось вытереть щеки ладонью.
Так делал он, когда просыпался по воскресеньям, после обеда. Но он не вставал, всё таял. Солнце уже отошло от него, светлые полосы укоротились и
лежали только
на подоконниках. Весь он потемнел, уже не шевелил пальцами, и пена
на губах исчезла. За теменем и около ушей его торчали три свечи, помахивая золотыми кисточками, освещая лохматые, досиня черные волосы, желтые зайчики дрожали
на смуглых щеках, светился кончик острого
носа и розовые губы.
На верхней половине шеи
лежит поперечная белая полоса, которая, однако, под горлом не соединяется, и немцы не совсем верно называют витютина «кольцовый голубь» (Ringtaube);
на плечном сгибе крыла также видно белое, несколько продолговатое пятно, которое вытягивается полосою, если распустить крыло; концы крайних длинных перьев в крыльях и хвосте — темного цвета;
на нижней внутренней стороне хвостовых перьев
лежит поперек опять белая полоса, состоящая из белых пятен
на каждом пере, которых
на другой, верхней стороне совсем незаметно; ножки красные, как у русского голубя;
нос бледно-красноватый или розовый; глаза ясные, не темные и не серые: какого-то неопределенного светло-пепельного цвета.
Хвостовые перья сверху пестрые, а снизу почти белые; над хвостом, под коричневыми длинными перьями, уже с половины спины
лежат ярко-белые перья с небольшими копьеобразными крапинками;
на шее, под горлышком, перышки светлы, даже белесоваты; глаза небольшие, темные, шея длиною в три вершка;
нос темно-рогового цвета, довольно толстый, загнутый книзу, в два вершка с половиною; крылья очень большие, каждое длиною в две четверти с вершком, если мерить от плечевого сустава до конца последнего пера; хвост коротенький; ноги в четверть длиною, пальцы соразмерные; цвет кожи
на ногах темный, пальцы еще темнее, ногти совсем черные, небольшие и крепкие.
Коростель покрыт перьями красно-бурого цвета, с небольшими, продолговатыми, темными полосками или пестринками; крылья у него гораздо краснее; по всей спине
лежат длинные перья, темноватые посредине и с светло-коричневыми обводками по краям; брюшко гораздо светлее, зоб отливает каким-то слегка сизым глянцем,
нос обыкновенного рогового, а ноги светло-костяного цвета, подбой крыльев красный,
на боках, под ними, перышки пестрые.
Селезень очень красив: он весь пестрый;
на голове, над самыми его глазами, находится белое пятно; остальная часть головы и половина шеи красновато-коричневого цвета; потом следует поперечная полоса серой ряби, сейчас исчезающей и переходящей в светло-багряный цвет, которым покрыт весь зоб; брюшко белое, спина испещрена красивою поперечною рябью
на крыльях, поперек от плечного сустава,
лежит чисто-белое, широкое и длинное пятно, оканчивающееся черною бархатною оторочкой, под которою видна зелено-золотистая полоса, также отороченная черно-бархатною каймою; хвост короткий, шилообразный и довольно твердый;
нос и ноги небольшие и черные.
На голове у вальдшнепа сверху
лежат четыре поперечные полоски, или растянутые пятна темного цвета; красноты больше
на спине и верхней стороне крыльев, а нижняя, зоб и брюхо — светлее и покрыты правильными поперечными серо-пепельными полосками; хвост коротенький, исподние его перья подлиннее верхних, очень темны, даже черны, и каждое оканчивается с изнанки белым пятнышком, а сверху красно-серым; верхние же хвостовые перышки помельче, покороче и светло-коричневые;
нос в длину вершок с четвертью; ноги для кулика такой величины коротки; цвет
носа и ног светло-роговой.
Длина этой утки от
носа до хвоста, или, лучше сказать до ног, ибо хвостовых перьев у гагар нет, — одиннадцать вершков,
нос длиною в вершок, темно-свинцового цвета, тонкий и к концу очень острый и крепкий; голова небольшая, продолговатая, вдоль ее, по лбу,
лежит полоса темно-коричневого цвета, оканчивающаяся позади затылочной кости хохлом вокруг всей шеи, вышиною с лишком в вершок, похожим более
на старинные брыжжи или ожерелье ржавого, а к корню перьев темно-коричневого цвета; шея длинная, сверху темно-пепельная, спина пепельно-коричневая, которая как будто оканчивается торчащими из зада ногами, темно-свинцового цвета сверху и беловато-желтого снизу, с редкими, неправильными, темными пятнами; ноги гагары от лапок до хлупи не кругловаты, но совершенно плоски, три ножные пальца, соединенные между собой крепкими глухими перепонками, почти свинцового цвета и тоже плоские, а не круглые, как бывает у всех птиц.
Вот точное описание с натуры петушка курахтана, хотя описываемый далеко не так красив, как другие, но зато довольно редок по белизне своей гривы:
нос длиною в полвершка, обыкновенного рогового цвета; глаза небольшие, темные; головка желтовато-серо-пестрая; с самого затылка начинается уже грива из белых, длинных и довольно твердых в основании перьев, которые
лежат по бокам и по всей нижней части шеи до самой хлупи;
на верхней же стороне шеи, отступя пальца
на два от головы, уже идут обыкновенные, серенькие коротенькие перья; вся хлупь по светло-желтоватому полю покрыта черными крупными пятнами и крапинами; спина серая с темно-коричневыми продольными пестринами, крылья сверху темные, а подбой их белый по краям и пепельный под плечными суставами; в коротеньком хвосте перышки разных цветов: белые с пятнышками, серые и светло-коричневые; ножки светло-бланжевые.
— Нет, ты лучше убей меня, Матюшка!.. Ведь я всю зиму зарился
на жилку Мыльникова, как бы от нее свою пользу получить, а богачество было прямо у меня в дому, под
носом… Ну как было не догадаться?.. Ведь Шишка догадался же… Нет, дурак, дурак, дурак!.. Как у свиньи под рылом все
лежало…
Вот лежанка,
на которой стоят утюг, картонная кукла с разбитым
носом, лоханка, рукомойник; вот окно,
на котором в беспорядке валяются кусочек черного воска, моток шелку, откушенный зеленый огурец и конфетная коробочка, вот и большой красный стол,
на котором,
на начатом шитье,
лежит кирпич, обшитый ситцем, и за которым сидит она в моем любимом розовом холстинковом платье и голубой косынке, особенно привлекающей мое внимание.
— Нет, теперь нет. Не послать ли за ней? Евсей! Опять заснул: смотри, там мою шинель у тебя под
носом украдут! Сходи скорее ко мне, спроси там у Василья толстую тетрадь, что
лежит в кабинете
на бюро, и принеси сюда.
— Во всю жизнь мою еще никогда не простуживался, — отвечал, усмехаясь, молодой человек, сбрасывая шинель и калоши, причем оказалось, что он был в щеголеватом черном сюртуке и, имея какие-то чересчур уж открытые воротнички у сорочки, всей своей наружностью, за исключением голубых глаз и некрасивого, толстоватого
носа, мало напоминал русского, а скорее смахивал
на итальянца; волосы молодой человек имел густые, вьющиеся и приподнятые вверх; небольшие и сильно нафабренные усики
лежали у него
на губах, как бы две приклеенные раковинки, а также
на подобную приклеенную раковинку походила и эспаньолка его.
Вторая копия у меня вышла лучше, только окно оказалось
на двери крыльца. Но мне не понравилось, что дом пустой, и я населил его разными жителями: в окнах сидели барыни с веерами в руках, кавалеры с папиросами, а один из них, некурящий, показывал всем длинный
нос. У крыльца стоял извозчик и
лежала собака.
Койки напоминали гробы, больные,
лежа кверху
носами, были похожи
на мертвых воробьев. Качались желтые стены, парусом выгибался потолок, пол зыбился, сдвигая и раздвигая ряды коек, все было ненадежно, жутко, а за окнами торчали сучья деревьев, точно розги, и кто-то тряс ими.
И долго
лежит, закрыв глаза, посапывая
носом; колышется его большой живот, шевелятся сложенные
на груди, точно у покойника, обожженные, волосатые пальцы рук, — вяжут невидимыми спицами невидимый чулок.
А то уйду в сад, залезу в яму,
на месте сгоревшей бани, лягу в полынь и лопух
носом вверх и
лежу, всё посвистывая.
Один,
на вид лет двадцати трех, высокого роста, черномазый, с острым и немного кривым
носом, высоким лбом и сдержанною улыбкой
на широких губах,
лежал на спине и задумчиво глядел вдаль, слегка прищурив свои небольшие серые глазки; другой
лежал на груди, подперев обеими руками кудрявую белокурую голову, и тоже глядел куда-то вдаль.
На диване в одной рубахе и форменных штанах с голубой прошвой
лежал низенького роста господин с одутловатым и прыщеватым лицом, воспаленными слезившимися глазами и великолепным сизым
носом.
Илья улыбался, глядя
на рябое лицо и широкий, постоянно вздрагивающий
нос. Вечером, закрыв магазин, Илья уходил в маленькую комнатку за прилавком. Там
на столе уже кипел самовар, приготовленный мальчиком,
лежал хлеб, колбаса. Гаврик выпивал стакан чаю с хлебом и уходил в магазин спать, а Илья сидел за самоваром долго, иногда часа два кряду.
В первый раз я очнулся в дымной сакле. Я
лежал на полу
на бурке и не мог пошевелиться — все болело. Седой черкес с ястребиным
носом держал передо мной посудину и поил меня чем-то кислым, необыкновенно вкусным. Другой, помоложе, весь заросший волосами, что-то мне говорил. Я видел, что он шевелит губами, ласково смотрит
на меня, но я ничего не понимал и опять заснул или потерял сознание — сам не знаю.
Внизу, рядом с курятником,
на двух ящиках
лежал покрытый рваной солдатской шинелью Кавказский и полуоткрытым тусклым взором смотрел
на небо; он еще более похудел, лицо почернело совершенно, осунулось,
нос как-то вытянулся, и длинные поседевшие усы еще более опустились вниз,
на давно небритую бороду.
Взирай прилежно
на то, что у тебя
лежит под
носом, и далее не дерзай!
Еще сильнее рассердился Комар Комарович и полетел. Действительно, в болоте
лежал медведь. Забрался в самую густую траву, где комары жили с испокон веку, развалился и
носом сопит, только свист идет, точно кто
на трубе играет. Вот бессовестная тварь!.. Забрался в чужое место, погубил напрасно столько комариных душ да еще спит так сладко!
Которые сосут, подталкивая
носом, которые, неизвестно почему, несмотря
на зовы матерей, бегут маленькой, неловкой рысцой прямо в противуположную сторону, как будто отыскивая что-то, и потом, неизвестно для чего, останавливаются и ржат отчаянно-пронзительным голосом; которые
лежат боком в повалку, которые учатся есть траву, которые чешутся задней ногой за ухом.
Григорий
лежал навкось кровати и спал мертвым сном; он был полураздет, но не чувствовал холода и тяжело сопел
носом. Насти не было. Свахи и дружки обомлели и в недоумении смотрели друг
на друга. В самом деле, пунька была заперта целую ночь; Григорий тут, а молодой нет. Диво, да и только!
Так и сделали. Часа через полтора Костик ехал с кузнецом
на его лошади, а сзади в других санях
на лошади Прокудина ехал Вукол и мяукал себе под
нос одну из бесконечных русских песенок. Снег перестал сыпаться, метель улеглась, и светлый месяц, стоя высоко
на небе, ярко освещал белые, холмистые поля гостомльской котловины. Ночь была морозная и прохватывала до костей. Переднею лошадью правил кузнец Савелий, а Костик
лежал, завернувшись в тулуп, и они оба молчали.
Нелепые картины рисовались мне. Вот солдата начинает трясти. Сперва он ходит, рассказывает про Керенского и фронт, потом становится все тише. Ему уже не до Керенского. Солдат
лежит на ситцевой подушке и бредит. У него — 40. Вся деревня навещает солдата. А затем солдат
лежит на столе под образами с заострившимся
носом.
На клоке марли
на столе
лежал шприц и несколько ампул с желтым маслом. Плач конторщика донесся из-за двери, дверь прикрыли, фигура женщины в белом выросла у меня за плечами. В спальне был полумрак, лампу сбоку завесили зеленым клоком. В зеленоватой тени
лежало на подушке лицо бумажного цвета. Светлые волосы прядями обвисли и разметались.
Нос заострился, и ноздри были забиты розоватой от крови ватой.
Стоя
на самом
носу, который то взлетал
на пенистые бугры широких волн, то стремительно падал в гладкие водяные зеленые ямы, Ваня размеренными движениями рук и спины выбирал из моря перемет. Пять белужонков, попавшихся с самого начала, почти один за другим, уже
лежали неподвижно
на дне баркаса, но потом ловля пошла хуже: сто или полтораста крючков подряд оказались пустыми, с нетронутой наживкой.
На обшитых кружевом подушках
лежала какая-то сухая, темного цвета кукла с острым
носом и взъерошенными седыми бровями…
Шаховской представлял из себя большую копну сена,
на которой
лежала голова, покрытая белой фуражкой с длинным козырьком от солнца, из-под которого торчал длинный, птичий его
нос, готовый, казалось, клюнуть подбородок; он не выпускал из рук удилища, но в маленьких и прищуренных его глазах можно было заметить, что он думает не об рыбе, а скорее о каком-нибудь действующем лице в своих «Игроках»…
А то ляжет Ларион
на лавку, насыплет конопли в голову и в бороду себе, и вот слетятся чижи, щеглята, синицы, снегири — роются в волосах дьячка, по щекам лазят, уши клюют,
на нос ему садятся, а он
лежит и хохочет, жмуря глаза да ласково беседуя с ними.
Зимою трудновато бывало ему: дров нет и купить не
на что, деньги пропиты; в избёнке, как в погребе, холодно, только пичужки щебечут да поют, а мы с ним,
лёжа на холодной печи, всем, чем можно, окутаемся и слушаем птичье пение… Ларион им подсвистывает — хорошо умел! — да и сам был похож
на клеста:
нос большой, крюком загнутый, и красная голова. А то, бывало, скажет мне...